Действительно, довольно давно люди подметили, что нередко мы склонны вести себя одинаковым образом в, порой, на первый взгляд, весьма различных обстоятельствах.
Иногда при ретроспективном анализе структуры межличностных отношений возникает ощущение, что субъект будто специально старается построить граф какого-то определённого вида, и ему не очень-то важно, что там именно будет в вершинах.
Пример: в 2012 юная Алиса была безответно влюблена в Боба — её преподавателя в художественной школе, вынужденно терпела Еву, властную и требовательную мать, на которую уходили все ресурсы, которые так хотелось отдать Бобу, а в моменты «тягостных раздумий» плакала в жилетку Чарли, которого откровенно использовала, не давай ничего взамен. Было ей в то время 13 лет.
Наступил 2022-й, Алиса, будучи весьма одарённой, успела получить образование и уехала в другой город — подальше от той фрустрации, которая чуть было не довела её до «нервного срыва»: теперь она высокооплачиваемый специалист с зарплатой в 300 к/нс, и, казалось бы, ничего общего с той несколько закомплексованной девочкой, о которой шла речь в предыдущем абзаце, не имеет.
Но если мы посмотрим на её взаимодействия со значимыми объектами, то увидим интересное: теперь она мечтает об искоренении переэксплуатации в мировой экономике (а что, идея — вполне себе стандартный заменитель недоступных объектов), для чего работает по 35 часов в сутки, подгоняемая чувством долга, старается дать своему сыну то, чего была лишена сама, чтобы у него уж точно проблем не было (дети неплохо заменяют для многих травматиков токсичные родительские фигуры), а мужу достаются истерики и «проблемные периоды» (вот, кстати, если опускаться до выделения ролей, то роль жилетки обычно получает всё же половой партнёр или некто желающий им стать, тут у травматиков часто проявляется завидная стабильность).
Это явление в том или ином виде рассматривается в рамках почти всех существующих в консультативной психологии и психотерапии подходов, настолько оно очевидно и бросается в глаза.
Концепции и слова, используемые для описания всего этого, могут отличаться, но сама структура остаётся неизменной (ой, что-то такое мы уже видели где-то недавно): как правило, есть отсылка к раннему опыту, как правило, есть указание на общую фрустрацию субъекта, в продвинутых версиях не забывают упомянуть о причинах и ограничениях на изменения.
Здесь важно сказать о том, что конкретный формат взаимодействия (какая именно там будет структура, какова форма графа) не так важен: он достаточно постоянен в рамках жизни одного человека, но у разных людей может отличаться весьма существенно.
Именно поэтому очень наивно выглядит, например, Берн, столь любимый широкими массами, попытавшийся выделить «универсальные сценарии» и наворотивший в итоге очень сложную (дальше первых двух книжек же никто не читает) систему: но это любой инженер знает — когда относительные контекстно-зависимые структуры пытаются свести к некоему абсолюту, получаются переусложнённые системы — энтропия бессердечна к попыткам искусственно закрыть систему.
Так вот, способов описания явления реально много, и нет смысла их перечислять, целесообразнее произвольно выбрать один из них и попытаться представить его в рамках данного текста (с учётом того, что они не очень-то отличаются в своей сути).
Начнём с допущений. Допустим, что у ребёнка есть потребности. И не только физиологические, но и эмоциональные: в безопасности, в принятии, в структурировании реальности, в любви, в эмпатии и т.п.
Хочет он того или нет, но он будет пытаться их удовлетворять. Достаточно сильное Эго, способное это делать, равно как и Супер-Эго (да простит мне читатель заимствование из психоанализа), которое убедительно скажет «закатайся, тупой мудак, ты недостоин» сформируются у него существенно позже, чем первые хотелки (до полноценных «достаточно качественных желаний» там ещё далеко, поэтому назовём пока так).
Если развитие идёт относительно нормально, ребёнок попытается эти хотелки удовлетворить.
Что происходит дальше — предмет весьма интенсивного спора (зачастую — спора о терминах) среди мозгоправной общественности, в рамках этого текста мы возьмём точку зрения, согласно которой ребёнок где-то тут начнёт искать способы преодоления фрустрации и некомпетентности, и (вот тут ещё одно важное допущение) определит общую форму способов преодоления этих штук.
Сюда можно впихнуть много бездоказательных спекуляций относительно того, какие именно механизмы формируют общую структуру: от наивного биологизаторства вида «ну, там связи толстые получаются, поскольку раньше всех начинают прокачиваться» через поведенческое «локальное положительное подкрепление через снижение фрустрации формирует цикл положительной обратной связи» до совсем уж шизотерических «систем конденсированного опыта» и «инвольтаций к эгрегору»™.
Однако как ни назови, суть примерно одна: где-то тут [будущий или уже сформированный в качестве такового]травматик осваивает способы локально сделать себе не так плохо, где-то здесь же он входит в порочный круг выбора кратко- и среднесрочной выгоды в ущерб долгосрочным решениям.
Сложно осуждать его за это: физические и ментальные способности ребёнка (а мы всё ещё о детях) ограничены, да и социальный его статус во многих обществах явно не способствует стратегичности решений.
И он начинает действовать теми способами, которые работают: кто-то пытается обслуживать интересы агрессора (люди, пережившие сексуальное насилие, бывают весьма соблазнительны в поведении), кто-то диссоциирует от своих эмоциональных потребностей и уходит в шизоидизацию, кто-то отращивает «вторичные психопатии» (без кавычек сложно говорить об этой штуке). В общем, формирует основы того, что потом назовут повторяющимся дезадаптивным / деструктивным сценарием.
Однако даже если внаглую принять, что представленная тут в самом общем виде модель верна, у нас не появится ответ на вопрос, вынесенный в заголовок: а почему, собственно, травматики эти сценарии повторяют?
Здесь хочется выделить две стороны процесса. Первая формулируется очень просто: потому, что есть фрустрация, и эти повторяемые сценарии до некоторой степени её снимают.
Например, Алиса из приведённого в начале текста примера могла иметь неудовлетворённость в признании собственной ценности (то самое базовое «я хороший / хорошая») и искать достаточно надёжное её (ценности) подтверждение, для чего выбирала объекты (преподавателя и идею), которые в принципе не очень-то могли её дать («если мне дадут то, чего у них нет, то я действительно важна», но это тема для отдельного поста).
У неё могла быть потребность в обретении чувства компетентности в самой широкой трактовке этого слова, и отсюда и сложность достижения того, чего она хочет на эмоциональном уровне.
У неё могла быть потребность в безусловном принятии, для удовлетворения которой она терпит (а тут часто бывает уместно именно это слово) Чарли и мужа (иногда, кстати, это один и тот же человек).
Наконец, у неё могла быть потребность в том, чтобы выйти из этого «сценария», и именно поэтому она несколько таких окружений уже успела поменять (надеясь, что уж в этот-то раз она точно сможет изменить настолько кардинально, что проблема действительно будет решена в самой своей основе).
И в каждом из аспектов поведение Алисы в какой-то степени целесообразно: мечты о недостижимом толкают на действия, а редкое (даже иллюзорное) подкрепление действительно подкрепляет; Боб / муж и правда принимают безусловно (нет, но кто там будет анализировать, когда кажется, что вполне себе да); а сын на самом деле отъедает оставшиеся после работы силы, давая возможность качественно самообманываться на предмет «я полезна» (компетентность, востребованность).
Вторая сторона — в том, что Алиса наша живёт не в вакууме, и вокруг неё, такой всей прекрасно-молодой-привлекательной-богатой всегда найдутся другие, которые уже привыкли к тому, что она этот аутодеструктивный сценарий реализует, причём не просто привыкли, а заняли позиции, в которых им с этого сценария перепадают вполне себе ощутимые ништяки.
И когда / если Алиса попытается осознать / изменить это, её будут весьма себе сурово впихивать обратно.
Именно поэтому — вследствие сочетания очень мощных «внешних» и «внутренних» факторов травматики и склонны к повторениям.
Виталий Лобанов
Достаточно скептически относится к психологии и смежным дисциплинам, искренне считая, что имеет на это все основания.
Не имеет определённой профессиональной принадлежности, одинаково не доверяя гештальтистам, КПТ-шникам, психоаналитикам и даже бихевиористам. Однако в работе считает возможным использование наработок из любых (ну, может быть, кроме совсем уж эзотерических) направлений.
Имеет опыт пребывания в психиатрическом стационаре, с последующим самостоятельным преодолением последствий этого самого опыта. Работает онлайн, иногда пишет довольно упоротые тексты на этом сайте.
Запись на консультацию к Виталию доступна по ссылке: bootandpencil.com/schedule-appointment/