Важность детского опыта — достаточно общее место, тезис, присутствующий в том или ином виде во многих школах и терапевтических традициях.
Существует немалое количество способов обоснования важности периода ранней истории индивида для развития психики — от «систем конденсированного опыта» Грофа (достаточно шизотеричная концепция, согласно которой, концепции сознания иерархичны, и в детстве закладываются его «базовые классы») до отсылок к биологизаторским идеям вроде импринтинга.
Справедливости ради следует сказать о том, что далеко не все исследователи и клиницисты разделяют это мнение — тот же Ялом достаточно прямо говорит о бесплодности «археологических раскопок», но их возражения, как правило, относятся к одному вполне конкретному аспекту: само по себе осознание того, что в детстве было что-то не так, совершенно не даёт гарантии изменения ситуации в настоящем.
И эти возражения следует признать, во-первых, справедливыми (никакое осознание, никакой «инсайт» сам по себе ещё не меняет ситуацию, её меняет новое поведение или новый контекст), а, во-вторых, не противоречащим идее «раскопок детства» как таковой.
Дело в том, что новое поведение и новый контекст тоже нужно как-то формировать, и для этого все средства хороши.
Будучи подкреплёнными мощной культурной традицией (спасибо Фрейду), идеи о том, что в детстве имеет смысл искать «причины» психических трудностей и психологических проблем, формируют достаточно эффективный подкрепляющий контекст уже сами по себе.
Отсылка к историческим корням того или иного выученного поведения вполне может быть одновременно и валидирующим, и заставляющим задуматься о том, чтобы внести в него некоторые корректировки.
Степень погружения в детский опыт и конкретные формы этого процесса — от банального «расскажите, что там у вас было» до сложных химически индуцированных процессов инициации регрессии — необходимо варьировать индивидуально в соответствии с потребностями каждого человека и его представлениями о корректных объяснительных моделях.
Это терапия, а не следствие и не историческое исследование: зачастую важно не то, «как всё было на самом деле», а то, какое представление будет достаточно правдоподобным и убедительным на эмоциональном уровне, чтобы вызывать нужные изменения поведения и контекста.
И в этом смысле исследование детского опыта представляется достаточно эффективным инструментом, поскольку существует немалое количество механизмов, делающим этот процесс эмоционально значимым, а получаемые в его результате модели — аутентичными, принимаемыми именно на эмоциональном уровне.
Здесь можно говорить и о распространённом в нашей культуре стремлении увязать хронологию и каузальность, и о популярности утверждения о том, что истоки проблем следует искать в детском опыте как таковом; опираться на построения психоаналитиков, представления теоретиков психодинамического подхода, модели, принятые в схемной терапии, эксплуатировать понятие «детской психологической травмы» или его эрзаца из популярной культуры: наши модели не обязаны быть точными или достоверными, к ним одно требование — практическая эффективность, сильно коррелирующая с убедительностью на иррациональном / эмоциональном уровне восприятия.
И в этом смысле использование анализа детского опыта представляется вполне себе целесообразным.
Виталий Лобанов
Достаточно скептически относится к психологии и смежным дисциплинам, искренне считая, что имеет на это все основания.
Не имеет определённой профессиональной принадлежности, одинаково не доверяя гештальтистам, КПТ-шникам, психоаналитикам и даже бихевиористам. Однако в работе считает возможным использование наработок из любых (ну, может быть, кроме совсем уж эзотерических) направлений.
Имеет опыт пребывания в психиатрическом стационаре, с последующим самостоятельным преодолением последствий этого самого опыта. Работает онлайн, иногда пишет довольно упоротые тексты на этом сайте.
Запись на консультацию к Виталию доступна по ссылке: bootandpencil.com/schedule-appointment/