Перекладывание тревоги (зачем люди «ноют»)

Поделись тревогою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся!

TL;DR: «бесполезное нытьё» отнюдь не является бесполезным. Оно позволяет «запитаться чужими эмоциональными ресурсами» (в том числе для того, чтобы потом использовать их для поиска реальных решений тех проблем, о которых удалось «поныть»).

Что такое «тревога»?

Википедия говорит нам следующее:

«Трево́га, беспоко́йство — отрицательно окрашенная эмоция, выражающая ощущение неопределённости, ожидание отрицательных событий, трудноопределимые предчувствия.»

Это сухое определение, являясь достаточно точным, не до конца передаёт всю мерзотность этого ощущения.

Тревога не просто заставляет сомневаться в будущих успехах, она дезорганизует, не позволяя сосредоточиться и приложить усилия для преодоления возможных неприятностей.

Она парализует, мешая думать и действовать.

Она лишает человека возможности трезво оценивать ситуацию и быть эффективным в решении стоящих перед ним задач.

Она пугает, не давая увидеть открывающиеся перспективы.

Она заставляет действовать импульсивно (и часто — во вред себе). Или, наоборот, — делает человека вовсе неспособным к действию.

Или и то и другое сразу — в разных сферах или поочерёдно (но никогда не приводя к взаимной компенсации чрезмерной неоправданной решимости и такой же нецелесообразной пассивности).

Более эмоционально тревогу можно описать как «смутное ощущение неопределённой, но очень сильной хреновости» (наверное, одно из лучших определений тревоги).

Это ощущение настолько сильно не нравится людям, что они готовы платить достаточно высокую цену (и не только деньгами, к сожалению) за то, чтобы от него избавиться.

Тревога бывает настолько разрушительна, что некоторые специалисты (например, Ялом) причиной достаточно серьёзных психических расстройств считают именно её.

В общем, тревога неприятна, тревога мешает, тревога не даёт спать по ночам, склоняет к опрометчивым поступкам в одних случаях и не позволяет сделать то, что нужно, в других.

Это явно не то чувство, которое хотелось бы проживать.

Впрочем, следует сделать оговорку: положительные аспекты у тревоги тоже есть: она позволяет раньше обнаруживать некоторые опасности, а также формировать эффективные, но дорогостоящие страховые стратегии.

Однако чаще в современном мире сильная тревога всё же является фактором дезадаптации, по крайней мере, в «нормальных, мирных и стабильных» условиях.

Почему так сильно хочется избавиться от тревоги

Всё просто: как уже было сказано выше, она мешает жить и действовать.

Нужны примеры? Привести их достаточно легко.

Если завтра предстоит насыщенный день, наполненный ответственными мероприятиями и важными встречами, если известно, что нужно будет принять решения, от которых много чего зависит, логично было бы хорошо выспаться.

Отличная идея, вот только тревога вполне способна помешать этому: вместо здорового отдыха, дающего силы и ресурсы, человек, подверженный тревоге, попадает в пресловутый цикл бессонницы:

«Если я не высплюсь, завтра я облажаюсь -> Меня это тревожит -> Тревога мешает спать -> Я понимаю, что уже поздно и выспаться я не успеваю -> Это тревожит -> Это мешает спать -> Если я не сплю в это время, я точно не высплюсь -> Если я не высплюсь, завтра я облажаюсь».

Или другой сценарий, не менее распространённый:

Я тревожусь о том, что меня бросят -> Я начинаю контролировать партнёра, опасаясь, что он найдёт себе кого-то ещё -> Он устаёт от моего гиперконтроля -> Я вижу, что он начинает меня избегать -> Я тревожусь о том, что меня бросят.

Тревога имеет свойство запускать замкнутые циклы положительной обратной связи, «порочные круги», в которых интенсивность негативных переживаний усиливается с пугающей быстротой и разрушительными последствиями.

В ряде случаев тревога не помогает ни достижению целей, ни снижению вероятности неприятных последствий.

Она буквально не даёт «сделать нормально», внося искажения и увеличивая количество ошибок как на этапе определения целей и постановки задач , так и в процессе их достижения и решения.

Рассмотрим эти механизмы более подробно.

Во-первых, тревога искажает само целеполагание в сторону использования стратегий с нецелесообразным (слишком высоким или слишком низким для данного контекста) уровнем риска.

Под действием тревоги человек может начать действовать из соображений максимально быстрого импульсивного изменения ситуации «хоть в какую-то сторону», с другой, — наоборот, замирать в бездействии.

Тревога может заставить человека уволиться с подходящей ему работы, если вдруг возникнет ощущение, что руководство недовольно им как сотрудником.

Она же способна вынудить его отказаться от возможности карьерного роста через повышение («а вдруг не справлюсь, как бы чего ни вышло»).

Вместо того, чтобы стремиться к получению максимальной выгоды (карьерному росту, если рассматривать приведённый выше пример), человек под действием тревоги либо пытается как можно скорее убежать из ситуации неопределённости (ценой больши́х потерь), либо же в ситуацию неопределённости не попасть (упуская возможные выгоды).

Во-вторых, тревога обладает дезорганизующим действием.

Даже если человеку удалось противостоять ей на уровне целеполагания, она с достаточно высокой вероятностью может всё поломать на уровне выполнения конкретных задач.

Она не даёт сосредоточиться (люди описывают эти состояния словами и выражениями, которые очень уж похожи на то, как рассказывают о своих сложностях пациенты с СДВГ).

Она снижает производительность в когнитивно нагруженных задачах, заставляя даже очень умных и образованных людей совершать самые нелепые ошибки и замедляя скорость выполнения работы.

Отсюда — сложности с прохождением собеседований у квалифицированных и опытных, но тревожных специалистов.

Отсюда же — сложности на разного рода спид-дейтингах у людей, вполне способных формировать и поддерживать устойчивые эмоциональные связи и достигать высокого уровня близости в отношениях.

В-третьих, тревога имеет тенденцию к генерализации. Возникнув в какой-то одной, возможно, даже достаточно изолированной сфере, например, в работе, она склонна распространяться на все остальные: «отношения», творчество и даже физическое самочувствие.

Говоря о последнем, вероятно, следует кратко упомянуть о том, что тревога вполне может влиять и на сугубо «физиологические», «телесные», «организменные» параметры: сон, усталость, мышечное напряжение, работа ЖКТ.

В-четвёртых, тревога мешает психике ассигновать ресурсы на активные действия. Дело в том, что для того, чтобы «выделить силы», психика должна убедиться, что образ возможного будущего a) достижим и b) лучше, чем то, что происходит сейчас.

Если эти условия не выполняются, человек будет ощущать апатию и не будет испытывать интереса и вовлечённости. А тревога может сломать оба этих компонента.

В общем, тревога — это не только то, что неприятно переживать, это фактор, объективно снижающий уровень адаптивности.

Перекладывание тревоги

Что делать человеку, который тревожится?

Верно, устранить фактор, который его тревожит.

А что, если (и так оно обычно и бывает, давайте будем честны) это невозможно?

Список официальных рекомендаций достаточно хорошо известен: попробовать отстраниться от переживания и наблюдать его со стороны, попытаться найти альтернативную концептуализацию, в которой всё будет выглядеть не таким тревожным, отвлечься, обратиться за медикаментозной терапией.

Здо́рово, когда хоть что-то из этого работает.

Так и хочется написать: «то есть примерно никогда»

Дело в том, что люди, для которых эти рекомендации могут быть достаточно действенными, скорее всего, уже реализовали хотя бы некоторые пункты из этого списка, получили нужный эффект и перестали тревожиться.

Но есть и те, для кого эти (в общем-то, верные в своей основе, но бесполезные в целом ряде частных случаев) советы не работают.

А что же тогда работает?

То самое «перекладывание».

Как оно проявляется?

Обычно в виде разговоров.

Буквально: тревожащийся человек обсуждает то, что его тревожит с кем-то другим.

Всегда ли подобная беседа будет являться актом «перекладывания тревоги?»

Разумеется, нет.

Альтернативные варианты: это может быть утилитарное обсуждение и согласование планов / усилий, это может быть манипуляция, целью которой является передача неявного запроса о помощи («ах, мне так тревожно, у меня машина сломалась, как же я завтра детей в школу повезу»).

Но мы сосредоточимся на одной конкретной форме этих диалогов.

Чаще всего интересующие нас в рамках этого текста обсуждения обладают некоторыми специфическими качествами, неприсущими в достаточной степени любым другим обсуждениям: повторяемостью, ощущением безысходности и беспомощности, подчёркнутой антиутилитарностью.

[Выученная] беспомощность, беспросветность и безысходность

Тревога — сама по себе — даёт ощущение (и порождает соответствующие прогностические модели на когнитивном уровне), что всё непременно пойдёт плохо, это в некотором смысле её определяющее свойство.

Однако в ряде случаев это ощущение можно преодолеть, просто предложив решение проблемы.

Если некто тревожится по поводу того, что не успеет уложиться в дедлайн, ему [в некоторых случаях] можно помочь с этой тревогой справиться, просто предложив помощь в работе.

Или возможность перенести сроки сдачи проекта. Или предоставив эффективное решение проблемы, на которой человек «застрял».

Но в ситуациях, о которых речь идёт в данном тексте, — случаях «перекладывания тревоги» — так сделать не получится.

Невовлечённый наблюдатель увидит следующую картину: один человек рассказывает о многочисленных сложностях, а его собеседник (или собеседники, групповой формат тоже возможен) предлагает какие-то варианты снижения тяжести последствий (или даже решения проблемы), которые методично и последовательно отвергаются говорящим.

Можно предположить, что дело лишь в том, что решения плохие, и так, разумеется, бывает.

Но в подобных случаях не проявляется другое характерное для процесса «перекладывания» свойство: повторяемость.

Если мы имеем дело с некомпетентностью собеседников и неэффективностью предлагаемых ими решений, мы можем ожидать, что инициатор обсуждения довольно скоро перестанет говорить с ними о данной проблеме.

В случае, когда единственная или основная его потребность — это поиск решения, он довольно быстро переключится или на других собеседников, или на иные способы справиться с проблемой.

Однако так бывает далеко не всегда.

Читатель, вероятнее всего, может вспомнить случаи, когда некто (автор данного текста, например, весьма склонен к подобной активности) с завидной регулярностью поднимает одни и те же вопросы с одними и теми же людьми, которые выдвигают одни и те же аргументы, получающие одни и те же возражения от инициатора обсуждения.

Сам диалог становится похож на «заезженную пластинку»: стороны очень редко производят в нём что-то новое — не рассмотренные ранее идеи не высказываются, свежие подходы к решению не появляются, новые модели ситуации не формулируются и не тестируются и так далее.

Снова и снова инициатор поднимает одни и те же вопросы (например, волнующую его проблему ненадёжности отношений — «ты меня непременно бросишь»), снова и снова получает повторяющиеся возражения («если бы я хотела тебя бросить, я бы уже́ десять раз это сделала»).

Снова и снова начавший обсуждение человек отвергает их как несущественные («ты слишком высокоморальна, чтобы позволить себе это сделать, но если бы не твоя принципиальность, единственно логичный исход был бы к этому моменту реализован, а так придётся подождать ещё несколько дней / недель»).

У участников достаточно быстро возникает чувство безысходности, которое нередко сопровождается повышением уровня раздражения и фрустрации.

В общем, после подобного разговора всем становится плохо, и никому не становится хорошо: у всех участвоваших в нём проявляется весьма депрессивный настрой — «сделать ничего нельзя», «вариантов решения нет», «мы все умрём».

Кто-то помимо этого переживает интенсивные чувства, являющиеся по своей сути проявлениями работы защитных механизмов психики, — злость и раздражение, ощущение собственной никчёмности и некомпетентности.

Последнее — явно не самая приятная эмоция, но она часто бывает менее разрушительна, чем фатальная беспомощность: не «всё ужасно» и «мир — стрёмное место», всего лишь «я недостаточно хорош», — а потому оно, ощущение своей «неправильности» и / или «недостаточности» тоже может быть использовано в качестве психической защиты (от более страшных переживаний).

Сам инициатор обсуждения обычно тоже не ощущает себя хорошо после подобных разговоров: проблема не решилась, окружающие смотрят недобро, хорошим людям настроение испортил, и вообще теперь помимо исходной проблемы появились дополнительные межличностные / коммуникативные сложности.

В общем, инициатору тоже несладко (может быть, осознание этого факта станет хотя бы слабым утешением для тех, кому доводилось участвовать в подобных разговорах).

Другие распространённые форматы «перекладывания тревоги»

Выше описан наиболее «прямой» и «открытый» формат «перекладывания тревоги»: в нём инициатор не пытается как-то замаскировать свои действия, достаточно честно сообщая и о самой проблеме, и о том, что данная проблема вызывает тревожащие переживания.

Однако, как это часто бывает в общении между людьми, существуют и менее очевидные формы проявления того же самого.

Перекладывание и забота / насилие / непрошеные советы

Достаточно часто «забота» является лишь прикрытием для целей того, кто декларирует её наличие, оболочкой, легитимизирующей насилие.

Это достаточно универсальный контейнер, в котором можно «пронести» в коммуникацию довольно много всякого, включая, собственно, «перекладывание тревоги».

В этом случае инициатор заявляет, что собеседнику (не самому инициатору, а именно тому, к кому он(а) обращается) требуется нечто, и тут же предлагает способы это самое нечто получить.

Пример:

«Я знаю, тебе в поездке потребуются три дополнительные сим-карты, армейская фляга с водой и набор журналов / коллекция стеклянных шариков».

На самом деле это следует читать так:

Мне тревожно, я настроил(а) себе малореалистичных прогнозов, в которых в другом конце города используемые тобой три телефона с сим-картами разных операторов одновременно перестанут работать, а у меня как раз лежат купленные полгода назад в разных странах (и, наверное, уже не работающие) симки, на которых, вероятно, и роуминг не подключён, и я чувствую себя идиотом, потратившим деньги зря, а тут такой отличный шанс пустить их в дело и немного снять самообвинение.

Ещё у меня есть найденная в позапрошлом году на чердаке фляжка, которая мне на фиг не нужна, но которую я не решаюсь выбросить, чувствуя уколы совести, поскольку её покупал мой дед, и выбрасывание которой может быть воспринято как неуважение к его памяти. Я тревожен и по поводу её наличия, она занимает место и указывает мне на мою нерешительность, и по поводу перспектив от неё избавиться, поэтому её я тоже передам тебе.

Кроме того, мне тревожно, когда я задумываюсь о том, что моя тяга к собирательству стеклянных шариков может выглядеть странно, особенно с учётом того, что других таких чудаков в окружении не наблюдается, но если получится впарить их тебе, я в меньшей степени буду ощущать себя белой вороной, так что бери.

Ну а чтобы ты не сопротивлялся, я придумаю легенду о том, что без такого прекрасного набора ты в соседний микрорайон точно не доберёшься (а если доберёшься, то пожалеешь) и выдам тебе всё это под видом заботы о тебе.

Подобные транзакции обычно являются «многослойными», содержащими тревогу инициатора относительно различных феноменов, поэтому далеко не всегда сразу удаётся распознать, что же там на самом деле имелось в виду.

Чаще всего такие манипуляции совершаются в неосознанном режиме, и если задать «заботящемуся» вопрос о том, не является ли его целью решить какие-то его собственные задачи, вероятность получить отрицательный ответ (вместе с порцией возмущения) — максимальна.

Кстати, указанные выше свойства — повторяемость (зачастую карикатурно-бессмысленная), навязчивость и ощущение беспомощности характерны и для данной формы «перекладывания».

Никакие разумные контраргументы не работают, поскольку они атакуют не то, что является основой мотивации агента, а лишь то, что он использует в качестве рационализации.

Перекладывание и суицидалка

Достаточно болезненной (и для инициатора, и для получателей) формой перекладывания тревоги может являться суицидальное и парасуицидальное поведение.

ВАЖНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ: может являться, а может и не являться, в этом разделе речь идёт о некотором подмножестве [пара]суицидальных феноменов, и следует чётко заявить, что полное их разнообразие к описанным здесь механизмам не сводится, пожалуйста, не навязывайте суицидентам описанную здесь модель в качестве истинного описания их мотивов и переживаний.

И ещё раз: описанное далее является лишь одним из возможных объяснений, которое далеко не обязательно корректно описывает какие-то конкретные случаи.

Сделав необходимые оговорки, следует всё же признать, что какое-то количество актов [пара]суицидального поведения (но далеко не все из них!) имеют конечной целью именно перекладывание тревоги.

В этом случае актор (слово «суицидент» далеко не всегда здесь применимо) получает тот же эффект, что и в описанных ранее сценариях: принудительно индуцирует определённое эмоциональное состояние в контрагентах, на которых направлена транзакция.

Здесь и ощущение беспомощности (достаточно часто встречающаяся реакция на околосуицидальные мысли и действия), и тревога (ещё бы, человек выпилиться может!), и повторяемость, и неразрешимость, и некоторое ощущение «иррациональности происходящего» у невовлечённого наблюдателя (а уж у вовлеченного собеседника — и подавно).

Перекладывание тревоги и детско-родительские отношения

Достаточно часто «перекладывание тревоги» происходит в рамках детско-родительских отношений: то самое «надень шапку, тебе холодно» (именно с акцентом на слове «тебе») является классическим примером.

Технически, этот класс ситуаций является подмножеством «перекладывания под видом заботы», однако ввиду его исключительной важности и масштабности последствий данное явление имеет смысл рассмотреть отдельно).

Разумеется, «шапкой в мороз» всё не ограничивается.

Существуют менее очевидные, но более разрушительные формы данного явления, из которых особого рассмотрения заслуживает перекладывание тревоги в виде попыток привить ребёнку определённые установки.

«Все мужики — козлы, не верь никому из них, они как твой папаша тебя бросят».

«Все бабы — меркантильные твари, они хотят от тебя только доступ к моим деньгам,  стань геем  завяжи член в узел не связывайся с ними».

Приведённые выше примеры могут выглядеть несколько карикатурно, но они хорошо иллюстрируют сам принцип: родитель генерирует некоторое достаточно всеобъемлющее и ригидное утверждение, которое не имеет внятно описанных границ применимости, зато обладает высоким эмоциональным зарядом и некоторой радикальностью.

Не так страшно, если подобные конструкции преподносятся ребёнку в виде прямого нравоучения (против этого дети умеют бороться, порой достаточно эффективно).

Гораздо более разрушительными являются более изощрённые формы.

Например, «любящий родитель» может отпускать саркастические комментарии относительно происходящего с ребёнком или наблюдаемого им:

«У Саши нет такого современного телефона, как у тебя, потому что его папа не развёлся с его мамой, и она вытянула из него всё бабло, фу, лошара».

Пока ребёнок достаточно мал, родитель может «вложить» перекладываемую тревогу в процесс передачи базовых знаний о мире:

«Смотри, Танечка, это денежка, она нужна, чтобы покупать тебе пирожные, и чтобы меня делать такой несчастной и уставшей, ни в коем случае не давай себя соблазнять, иначе такой же замученной будешь».

Ещё более опасными являются транзакции, сочетающие в себе долю открытости / эмоционального сближения со стороны родителя, попытку объяснения каких-то сложных социальных или межличностных феноменов максимально примитивными конструкциями и действия, направленные на [возможно, временную] инверсию ролей родителя и ребёнка:

«Видишь, как папа устаёт? // Акт открытости через признание уязвимости;

Это потому, что ему приходится жить с твоей мамой-дурой // Попытка дать простое, хотя и неверное объяснение сложному явлению;

Так всегда происходит, когда люди женятся // Тревога относительно невозможности реализовать устраивающие говорящего отношения в браке;

Вот ты тоже мальчик, ты поймёшь меня, а то я тут в этом бабьем царстве и поговорить-то ни с кем не могу // Попытка инвертировать роли: не родитель помогает ребёнку справляться с эмоциональными сложностями, а наоборот».

Достаточно распространённой, помимо описанных выше, является следующая разновидность более прямых транзакций, в рамках которой родитель явным образом атрибутирует негативные последствия как нечто, не устраивающее его, но при этом не говорит об истинных причинах недовольства, списывая их на ребёнка:

«И что, Петя, ты правда решил этой фигнёй на жизнь зарабатывать? Да никто в наше время не будет платить тебе за рисование, всем Flux / SD / MJ всё нагенерит, займись лучше делом!».

Или

«Ой, да куда тебе! Ты же девочка! Ты не можешь заниматься программированием, бросай эти глупости, — иди учиться на педагога, нечего дурью маяться!»

В этих транзакциях достаточно много тревоги самого родителя — относительно нереализованных амбиций, относительно сомнений в правильности принятых решений и жизненных выборов, относительно возможной неправоты, относительно возможной необходимости содержать ребёнка слишком долго.

Почему описанные в этом разделе транзакции (и схожие с ними, их слишком много, чтобы можно было впихнуть в текст, не раздувая его до совсем уж неприличных размеров) можно отнести к категории вредящих ребёнку?

Во-первых, потому, что они вызывают чувство беспомощности и безысходности (со временем, ближе к подростковому возрасту, ребёнок научится не замечать этого, и оно перестанет быть осознаваемым, но никуда не исчезнет), а это повышает тревожность (как свойство характера) и снижает решительность, делая взрослого, который из этого ребёнка вырастет, более пассивного и конформного, чем это необходимо для эффективной адаптации человека.

Во-вторых, потому, что они формируют привычку и симпатию к простым, очевидным, паралогичным, эмоционально заряженным и неверным объяснениям сложных явлений, буквально отучая думать и анализировать, прививая любовь к догмам и лозунгам вместо здорового скептицизма и любопытства.

В-третьих, многие из таких транзакций формируют устойчивое чувство вины у ребёнка: он видит, что родителю плохо, хочет это исправить, но не может: дети обычно не вывозят «взрослые» проблемы.

Примечание: опять же, могут появиться защиты, которые позволят ребёнку имитировать (в том числе и в контексте самообмана) безразличие к состоянию родителя, но пока они появятся, все разрушительные процессы успеют запуститься и развиться до состояния, в котором такие линейные защиты уже не помогут.

Разумеется, наши определяющие признаки — создание у получателя ощущения беспомощности, повторяемость и навязчивость, а также отсутствие даже теоретической возможности разрешения ситуации — присутствуют и в этом классе случаев.

Перекладывание тревоги и агрессия

В некотором смысле данный тип поведения является офтопиком по отношению к основному тексту, но это различие касается скорее формы, а не фундаментальных основ явления.

Дело в том, что «перекладывание тревоги» не всегда оформлено как позитивный по отношению к получателю акт — нравоучение, забота, запрос помощи и тому подобные няшности.

Иногда оно принимает форму прямой агрессии, однако манипулятивного характера не утрачивает и более честным не становится.

Дело в том, что агрессивные транзакции, целью которых является именно разделение тревожных переживаний, хотя и не замаскированы подо «что-то хорошее», всё же не являются прямыми: их буквальное содержание не соответствует фактическому.

Руководитель может давить подчинённого требованиями предоставления бесконечной отчётности и формальными придирками (например, к оформлению документации там, где это не играет существенной роли).

Вы должны звонить клиенту на мобильный телефон, а не в мессенджерах!

В близких отношениях человек может предъявлять партнёру претензии относительно каких-то бытовых аспектов даже там, где ничьи интересы существенно не задеты (включая различные индивидуальные триггерные зоны).

Зачем ты идёшь на встречу выпускников?! Мог бы и не ходить! Вот просто мог бы взять и не пойти, неужели так сложно? Да, я в это время буду на заседании клуба любителей Линехан, но ты-то мог бы и дома остаться, знаешь ли!

Зоной атаки могут быть самые разные действия («не так посуду моешь», «не ту книгу читаешь»), цели («незачем тебе тратить деньги на ремонт машины»), социальные связи («я тебе сказал, чтобы ты не смела общаться с этими идиотками»), мотивы («знаю я тебя, смерти моей хочешь, зачем ещё бы ты стала затевать генеральную уборку») — что угодно.

Разумеется, любой из приведённых примеров может иметь некоторый смысл в определённых контекстах, но мы здесь рассматриваем иной класс случаев (который, впрочем, достаточно сложно формализовать) — когда такие действия «на самом деле»™ являются придирками.

Отличительными признаками будут всё те же, уже хорошо знакомые читателю, свойства.

Такие транзакции достаточно быстро (хотя и не всегда сразу) создают у тех, на кого они направлены, ощущение беспомощности: получатель буквально не может понять, «а что не так», не видит в претензиях доступного для понимания практического смысла («а чо бы мне и не пойти туда, никому ж от этого не плохо»).

Даже если претензии сформулированы достаточно конкретно («сколько раз говорить, не ставь красную кастрюлю рядом с синей тарелкой!»), проблема возникает на следующем шаге: при полном выполнении поставленных требований количество агрессии не снижается.

Часто подобные претензии предъявляются даже в случаях, когда все аспекты действия были заранее согласованы с инициатором транзакции («да, мы договорились, что ты придёшь в восемь, но какого хрена ты пришла в восемь?!»)

Обычное ощущение у тех, кто оказался адресатом подобных сообщений — непонимание, отчаяние и беспомощность: «да чего тебе ещё надо?!».

То есть разрешить конфликт путём полного и тотального исполнения всех требований инициатора транзакции (даже если получатель сможет это сделать) — не получится.

Более того, повторяемость будет присутствовать в полном объёме: изменение поведения получателя в соответствии с требованиями инициатора транзакции не снижает частоты предъявляемых претензий.

И снова, как и в предыдущих сценариях — сделать ничего нельзя, никакие практически выполнимые решения не подходят, способов корректного разрешения ситуации просто не существует, а любые попытки снизить фрустрацию обречены на провал.

В чём профит, зачем люди ноют и перекладывают тревогу?

Действительно, со стороны всё описанное в предыдущем разделе может вызывать ощущение недоумения: зачем кому-то так делать, в чём смысл, проблемы-то не решаются?

Нередко у невовлечённого наблюдателя возникает интенция назвать происходящее «бесполезным», «контрпродуктивным», а то и «откровенно вредным».

Если вдруг этот наблюдатель хоть немного вовлекается, далее обычно происходит акт осуждения («зачем ты ноешь, делать надо»), попытка принуждения без чёткого указания целей / объяснения, к чему, собственно, принуждают («соберись, тряпка, и сделай наконец что-нибудь!»), разочарования от невозможности принудить успешно, прекращение транзакции взаимодействия и попытка справиться с фрустрацией («зачем я только полез к этому нытику!»).

Однако всё несколько сложнее. В этих — на первый взгляд бесполезных — действиях есть некоторый более глубокий психологический смысл.

Если кратко, то смысл подобных транзакций в том, что получатель даёт инициатору (тому, кто «ноет») эмоциональную подпитку, буквально «подкармливает его эмоционалку своими ресурсами».

Звучит несколько шизотерично, но ничего мистического в этом нет. На самом деле этот эффект обуславливается набором хорошо известных и описанных в материалах различных терапевтических школах явлений.

Во-первых, речь идёт о валидации.

Валидация в психологии — это переживание опыта подтверждения корректности испытываемых эмоций, чувств и ощущений (противоположный процесс, соответственно, называется инвалидацией и, предположительно, играет существенную роль в этиологии некоторых психических заболеваний, в частности — пограничного расстройства личности).

Валидация бывает разной, и не все её формы имеют одинаковую полезность.

Возможна валидация путём прямого сообщения «словами через рот» о том, что да, задача сложная, опасности опасны, непонятность — непонятна и так далее.

На психически здоровых и психологически благополучных людях работает отлично.

На травматиках — не особенно: уж слишком часто такие сообщения оказываются продуктом некоторой социальной вежливости, а не глубокого сопереживания.

Соответственно, человеку, оказавшемуся в состоянии, близком к дезадаптации, весьма вероятно, слов недостаточно, он просто в них не поверит (и в ряде случаев будет прав, чего уж там).

Как ему получить настоящую, аутентичную эмпатию?

Правильно, погрузить Другого в состояние, близкое к тому, которое испытывает сам «ноющий» / «перекладывающий».

Если инициатор транзакции в реальном времени собственными глазами наблюдает, что собеседник испытывает то же чувство беспомощности, безысходности и дезориентации, что и он сам, поверить в наличие сопереживания становится легче: просто потому, что это самое «переживание схожего опыта» гарантированно есть.

Валидация даёт инициатору транзакции важную опору — способность верить своим чувствам, идеям и оценкам, возвращает до некоторой степени агентность (обоснованное ощущение способности как-то влиять на происходящее в своих целях).

Конечно же, это не решает ту проблему, которая, собственно, вызвала тревогу, но закладывает некоторый фундамент будущих возможных решений.

Во-вторых, в процессе «перекладывания тревоги» человек (травматик) получает подтверждение своей ценности и важности для собеседника.

Логично, выдерживать такое (давление безысходностью) ради неблизкого, ненужного и неважного никто не будет. Даже из соображений выгоды люди обычно не готовы на подобный опыт, он реально выматывающий.

Подтверждение нужности и важности очень помогает в состояниях, близких к дезадаптации: появляется возможность переложить ответственность за разрешение себе существовать и решать проблему.

Дело в том, что часто в состояниях, когда люди прибегают к перекладыванию тревоги, чувство вины и собственной неправильности достигает таких масштабов, что возникает сомнения относительно того, а имеет ли человек вообще экзистенциальное право решить проблему, или правильнее будет всё зафейлить.

Хуже того, в подобных состояниях может возникать ощущение отсутствия права на существование, базового права, необходимого, в том числе чтобы думать над решениями.

К счастью, для многих людей срабатывает механизм, позволяющий опереться на Другого:

«если я кому-то нужен, я имею право жить и справиться».

Тоже не панацея, но позволяет найти хоть какой-то способ не улететь в экзистенциальный кризис, а сосредоточиться на…

Хочется написать «на решении проблемы», но до этого далеко, правильнее сказать «на построении инфраструктуры, на базе которой можно будет начинать подготовку к началу процесса решения проблемы», увы.

В-третьих, тот факт, что некто оказался (и остался) с инициатором транзакции в очень тяжёлых (а психика воспринимает это именно так) обстоятельствах, позволяет ощутить сопричастность и принадлежность к чему-то бо́льшему, чем он сам.

В данном случае речь идёт о некоей, пусть и редуцированной, форме переживания трансценденции в узкотехническом смысле: перемещения фокуса психологических переживаний с внутреннего мира человека на систему, состоящую из него самого и его собеседника (или нескольких).

Да, это не тот опыт трансценденции, что бывает при психозах, ИСС или религиозных переживаний, но всё же больше, чем ничего (Франкл, не к ночи будь помянут, не даст соврать).

Зачем это нужно?

Тут довольно хитрая штука: такой «эмоциональный выход за пределы себя самого» даёт достаточно существенное повышение вероятности включить эго-дистонность (способность «посмотреть на ситуацию и переживания в связи с ней со стороны»).

А она, эта самая эго-дистонность, уже позволяет более трезво оценить происходящее и повысить шансы на успех уже́ в контексте непосредственного решения проблемы.

В-четвёртых, подобный опыт формирует чувство опоры, которое само по себе обладает некоторым противотревожным эффектом. Инициатор «перекладывания» убеждается, что он не один.

Это позволяет ему вернуть в актуальный контекст идею о том, что, даже если его / её сил и компетенций не хватит, решение (или хотя бы его эрзац) всё ещё возможны: за счёт возможности привлечения ресурсов других людей.

И снова: просто сказать недостаточно, человек, находящийся в состоянии, близком к дезадаптации, склонен к мнительности и паранойяльности, — словам здесь веры нет, нужно что-то более надёжное.

Таким образом, можно утверждать, что перекладывание тревоги выполняет для инициирующего этот процесс травматика целый ряд важных психологических функций.

Кстати, почему вдруг здесь зашла речь о травматиках (то есть людях, на жизнь которых существенное влияние оказывают полученные ранее психические травмы)?

Просто потому, что именно они обычно оказываются в состоянии настолько сильного напряжения, что прибегают к достаточно частому использованию «перекладывания тревоги» как метода.

Не ждите благодарности, её не будет!

Возможно, читетель, знакомый с явлением на собственном опыте, удивится: «почему, если это такая полезная и нужная штука, они, люди, которые перекладывают тревогу, не благодарят, а, наоборот, предъявляют претензии?».

Первым делом следует подтвердить: да, действительно, в большинстве случаев человек, имеющий достаточно низкий уровень осознанности, вряд ли выразит благодарность тем, на кого он «переложил часть тревоги».

Уже хотя бы потому, что он не осознаёт этот процесс таковым: изнутри обычно нет концептуализации в духе «что-то я не вывожу, пойду часть своего напряжения перекину на кого-нибудь».

Чаще всего в качестве описательных моделей используется что-то, не выходящее на мета-уровень, например, «спрошу совета» или «расскажу о своей проблеме» (последняя формулировка хоть и близка к признанию акта перекладывания тревоги, всё же не эквивалентна ему и не включает его в себя).

Хуже того, процесс «перекладывания» происходит эффективнее, когда не осознаётся: включение понимания «меты» происходящего в контекст снижает аутентичность получаемого опыта (такое часто бывает с «метой»).

А если нет «меты», то ситуация со стороны инициатора транзакции выглядит так:

«Я обратился со своей проблемой, мне предложили кучу дурацких неработающих решений, от которых нет никакого толку, да ещё и отмахнулись почти сразу — буквально часов через десять непрерывного обсуждения, сволочи!»

И это часть процесса: если получатель будет ожидать благодарности, эффективность транзакции [для него] существенно снизится.

Что делать, если кто-то хочет переложить на вас тревогу

Как это часто бывает, ответ на вопрос «что делать» в значительной степени зависит от целеполагания.

Если цель в том, чтобы эффективнее помочь инициатору, то следует с максимально возможной вовлечённостью включиться в поиск решения, стоически выдерживая его атаки на предложенные варианты, сохраняя спокойствие и доброжелательный настрой (спойлер: не получится, но это не плохо, это тоже часть процесса).

Любые указания на то, чем является данная транзакция «на самом деле»™, следует давать только после того, как исходная проблема потеряет болезненную актуальность для инициатора.

Важным является сохранение и собственной ресурсности.

Оно на практике противоречит предыдущим рекомендациям, поскольку их выполнение, мягко говоря, не способствуют этому сохранению, однако взаимодействие с дезадаптированными травматиками вообще является «достаточно дорогим развлечением».

Если же цель в том, чтобы отбить у человека охоту проворачивать с вами такое (осторожно, можно спровоцировать кризис вплоть до психоза и / или суицида), следует обесценить происходящее.

Хорошими средствами для этого являются как волюнтаристские высказывания в духе «вот ты тряпка, сын маминой подруги смог, и ты смоги!», так и замаскированное под беспристрастный анализ обесценивание — указание на незначительность происходящей коммуникации («а-а-а-а, ты снова просто поныть, ничего решать не хочешь»).

Выбор между этими стратегиями оставлю читателю.

Как эффективнее перекладывать тревогу

Как и любая другая коммуникация, перекладывание тревоги может выполняться с разной эффективностью. Обычно оптимизацию целесообразно проводить по двум группам критериев.

Первая включает в себя параметры, отражающие непосредственно поддерживающее инициатора воздействие «перекладывания».

В этом смысле следует обратить внимание на процесс выбора тех, на кого вы перекладываете тревогу.

Идеальный контрагент обладает достаточно высоким уровнем осознанности (это позволит ему не наброситься на вас в процессе), больши́м (или хотя бы бо́льшим, чем у вас) запасом эмоциональных ресурсов, достаточным уровнем лояльности лично к вам, искренним желанием вам помогать, а также компетентностью в тех областях, проблемы в которых вас тревожат (или хотя бы просто некоторой «жизненной мудростью»).

Если говорить о рекомендациях относительно самой процедуры, то она должна быть достаточно регулярной и продолжительной.

Второй группой параметров, по которым имеет смысл оптимизироваться, это сохранение контрагента в пригодном для последующего использования состоянии.

— Сосед, а чо у тебя свинья на костылях?
— А чо, я дурак штоле ради одного холодца целую свинью резать?

(Ассоциацитивное мышление такое ассоциативное).

Здесь можно использовать крайне широкий спектр методов — от ННО-шности используемых высказываний до предоставления чая, печенек и массажа в обмен на готовность выступить реципиентом для вашей тревоги.

Если вам всё же удалось осознать процесс перекладывания как таковой, после завершения транзакции поблагодарите вашего реципиента: он выполнил для вас весьма тяжёлую работу, и соразмерная благодарность будет весьма кстати.

Впрочем, все эти рекомендации не являются обязательными, это лишь некоторые примеры, иллюстрирующие общие тенденции.

Заключение

Не хочется здесь впрямую повторять то, что уже́ и так написано в тексте, поэтому позволю себе немного отойти от темы.

Если говорить о «серьёзной психотерапии» (что бы это ни значило), то достаточно длительный этап, во время которого анализант / клиент / пациент будет интенсивно перекладывать тревогу, неизбежен.

Он может перекладывать её на терапевта (один из самых благоприятных сценариев), на партнёра, на детей (хуже всего, но мы тут не для осуждения собрались).

Это одна из причин (впрочем, далеко не единственная) возникновения мнения о том, что психотерапия негативно влияет на близкие (особенно — романтические) отношения: мало кому захочется стать «контейнером для чужой тревоги».

Не могу утверждать, что это совсем уж беспочвенные опасения.

С другой стороны, мало что позволяет узнать Другого так глубоко, как контейнирование его тревоги.

Вредный совет напоследок: до некоторой степени можно утверждать, что готовность или неготовность контейнировать тревогу партнёров может быть использована как индикатор уровня вовлечённости и доверия в отношениях.

Разумеется, пользуясь бездумно этим индикатором, можно похерить много важного и ценного, но на то они и «вредные советы», чтобы использовать их, включая собственное критическое мышление.