Идеализация, сексуализация, близость и всякие смежные штуки

Данная заметка является в некотором смысле продолжением предыдущего поста, поэтому, если вы пришли сюда из поисковика или по иным причинам его (прошлый пост) не читали, рекомендую и этот тоже пропустить заглянуть туда.

На всякий случай сделаю оговорку о том, что нижеизложенное — чистый вымысел, продукт фантазии и ассоциативного процесса, не основанный на каких-либо проверяемых данных, и воспринимать его следует соответствующим образом.

Если вдруг этот текст покажется вам соответствующим вашему опыту и / или наблюдениям, ознакомьтесь с описанием эффекта Барнума (если ещё не).

Мозг не очень работает, чтобы написать что-нибудь нормальное, а высказаться хочется. Вроде как, бложики для того и существуют.

Идеализация

В прошлом посте я уже упоминал об этом явлении как о способе травматиков (определение см. там же) получить хоть какой-то опыт «позитивного» восприятия себя, пусть и опосредованно.

Если пытаться говорить об определениях, я бы рассматривал идеализацию как построение такой системы восприятия Другого, в которой он (Другой) низводится до выхолощенного и безжизненного, но «формально положительного» образа, вызывающего достаточно серьёзный эмоциональный ответ, мешающий эту выхолощенность и безжизненность воспринимать.

Идеализация — крайне интересная штука: эдакий эрзац близости, саму близость исключающий, но исключающий настолько успешно и эффективно, что субъект не чувствует потери (по крайней мере, в моменте).

Лично я считаю, что достаточно значимой фишкой идеализации является, как ни странно это может прозвучать, тренировка.

Если Боб идеализирует Алису, то это не потому, что «у него гормоны» (т.е. они, конечно, способствуют и обеспечивают «техническую сторону процесса», но мы не можем просто вколоть окситоцина / адреналина / ещё чего-то и ожидать заданной реакции от произвольно взятого человека в отношении заданного объекта), а потому, что (в естественных условиях) Боб хотел бы принять себя, но не может.

Тезис достаточно смелый (если не употреблять слово «сомнительный»), поэтому попробую его хотя бы прояснить (доказать-то всё-равно не получится).

Травматиками (исходя из определения) просто так не становятся, и, весьма вероятно, что наш условный Боб имел немалое количество опыта, на основании которого он (нужно признать, совершенно логично и справедливо) может заключить, что с ним что-то очень сильно не так.

С другой стороны, жить в реальном осознании своей неправильности — это лютая жесть, неприятно и, насколько я могу судить, технически невозможно.

Даже если брать самых депрессивных людей, склонных к наиболее сильному самоуничижению и самообесцениванию, можно обнаружить, что оно (самоунижение и самообесценивание) не является предельным.

Здесь очень тонкий момент: я ни в коем случае не утверждаю, что эти люди занимаются обманом и / или самообманом. Это было бы вульгарным, неверным пониманием процесса. Они искренни, но… Они искренни в пределах некоторой части своей психики.

Однако почти всегда (слово «почти» здесь только потому, что у меня нет достаточных оснований его убрать, реальных контрпримеров я не видел ни в жизни, ни в литературе) имеют и «другое мнение в рамках другой части».

Иногда его (это самое иное мнение) достаточно легко обнаружить эмпирически, просто предложив гипотетическому Бобу увеличить стоимость терапии для него лично, раз уж он настолько ужасен.

Вполне возможно, что после некоторого «повышающего коэффициента» терапевт получит волну возмущения, агрессии и искреннего негодования (которое не слишком-то вяжется со словами гипотетического Боба о его, Боба, «ужасности» и «недостойности»).

Но не стоит недооценивать травматиков. Боб может знать об этой примитивной манипуляции и с радостью согласиться на новые условия, да ещё и поблагодарить за валидацию.

Поэтому порой приходится действовать тоньше, выстраивая сложную схему манипуляций интервенций: поддерживая Боба в его самоуничижении (иногда это даёт внезапную реакцию сопротивления и появление прямых требований принятия), отлавливая логические «нестыковки» в аргументации и подтасовки фактов и т.д.

Тем не менее, как бы сложно ни было найти эту «не верящую в самоуничижение» часть психики, я рискну утверждать, что в большинстве случаев она есть.

Кстати, мой небольшой опыт говорит, что здесь есть обратная корреляция относительно степени нарушенности человека: обнаружить эту часть у клиента с бредом самоуничижения обычно проще, чем у достаточно сохранного и способного к эго-дистонному наблюдению человека (он просто лучше её прячет).

Так вот, я отвлёкся от основной темы. Эта часть, которая «смеет хотеть принятия» зачастую есть, но как это желание реализовать, — травматику совершенно непонятно. Более того, в рамках его психики нет единого мнения относительно самой возможности этой реализации.

Особенно сильно это непонимание у людей, которые на интеллектуальном уровне способны признать все три «проблемных компонента»: наличие у себя такого желания, наличие проблем с его реализацией и важность его реализации.

Для меня наличие всех трёх пунктов является прогностическим признаком предстоящей долгой, сложной и (будем честны) не факт, что успешной работы.

Просто потому, что если признание этого всего есть, а некая «общая неудовлетворённость» осталась, значит какие-то хорошо скрываемые и достаточно сильные механизмы мешают всё это реализовать (да, The mind is flat, я помню).

В этом смысле идеализация внешнего объекта является интуитивно понятным и, возможно, даже полезным этапом на пути к принятию себя: «если я ужасен, но умею не замечать недостатков в другом, значит (теоретически) я смогу однажды и на себя посмотреть так же, после чего — добьюсь этого самого самопринятия».

Как правило, если мы попробуем предложить гипотетическому Бобу, идеализирующему некую Алису, эту конструкцию напрямую, мы получим волну отрицания и возмущения: дескать, что это вы тут всякой фигни напридумывали, Алиса же просто само совершенство, а вы тут со своими непроверяемыми моделями лезете (последнее, впрочем, справедливо, независимо от характеристик Алисы и Боба).

Однако мой тезис остаётся прежним: идеализация — она не про объект (особенно забавно это наблюдать на долгосрочном периоде, когда объекты могут меняться, иметь совершенно различные собственные характеристики, но общие схемы остаются неизменными), она про себя и потребность в… себе.

Я буду благодарен за контрпримеры или ссылки на литературу, где это разобрано в более полном и проработанном виде, но пока весь мой опыт говорит в пользу именно такого понимания этих процессов.

Сексуализация

Говоря об идеализации (в случае травматиков), я не могу не затронуть тему сексуализации. Возможно ли вообще одно без другого?

Сложный вопрос, но я склоняюсь к тому, что нет, несмотря на достаточно большое количество асексуалов (или просто людей, имеющих весьма серьёзные заморочки в этой сфере) в рассматриваемой группе.

Здесь тоже сложно найти правильные определения для используемых слов. Понятно, что сексуальность в данном контексте — это не совсем про половые сношения, и даже не обязательно про романтический интерес.

Фрейдовское понятие либидо достаточно близко к тому, о чём я пытаюсь сказать, но тоже не совсем то.

Далеко не каждый травматик фантазирует (хотя бы) или желает, отдавая себе в этом отчёт (тем более), совершить половой акт с объектом идеализации.

Более того, с некоторыми объектами это принципиально невозможно чисто технически (потому, что они умерли, выдуманы, относятся к другому биологическому виду или всё сразу).

Однако я настаиваю на том, что ассоциации с сексуальностью из этого неописанного и неназванного определения исключать принципиально неправильно, они там есть, даже если сам по себе секс ни в какой форме не предполагается, даже если он нежелателен, даже если он пугает.

Ассоциации эти можно провести через достаточно распространённый в нашей (возможно, в других тоже, но я там не был) культуре миф о том, что секс — хороший способ сближения.

Кроме того, он (секс) достаточно удобно табуирован: настолько, чтобы придать окружающему контексту некоторую значимость («сексуальная революция» и некоторое общее раскрепощение в этом вопросе её немного снизили, но далеко не нивелировали), но не настолько, чтобы быть чем-то совсем уж сложно достижимым (смерть тоже придаёт нехилую сакральность, но для многих она по-настоящему запрещена, хотя бы в силу ограничений, накладываемых УК).

Тут получается некий парадокс: речь идёт о том, что идеализация (на мой взгляд) неизбежно сексуализирована, но «это другое» и «этот секс — он не про половой акт».

Для меня данный парадокс тривиален и разрешается через осознание того, что не всякое чувство, ощущаемое как половое влечение таковым является. Обратное, когда нечто, не идентифицируемое как половое чувство, фактически им является — тоже бывает, но речь не об этих случаях.

Более того, мой опыт (устал уже писать про нерепрезентативность, вы поняли) взаимодействия с разными людьми показывает, что, как ни странно, мало кто, вообще говоря, умеет в сексуальность.

Точнее: мало кто занимается сексом (а не делает что-то другое, относящееся больше к реализации психологических штук), а из тех, кто им занимается, мало кто делает это не с самим собой (опять же, с т.з. психологического содержания процесса).

Я сейчас не про физиологическую часть, это достаточно просто (при желании и отсутствии специфических травм в этой сфере и рядом, разумеется), я про то, чтобы не путать этот процесс с отыгрыванием психологических заморочек, всяких ранних дезадаптивных схем и прочего смежного.

И снова боюсь быть неверно понятым: я не про «чистое мясо», оно, на мой взгляд, не то, и тоже прекрасно попадает в категорию «отыгрывания психологических заморочек», я про некую здоровую сексуальность, когда секс — это именно он и есть (а не попытки компенсировать недостаток родительской любви, найти замещение самоидентификации или решить ещё какую-то из бесконечного множества задач, стоящих перед травматиком).

Так вот, вернёмся к идеализации. Не могу не вспомнить тут про популярный в некоторых кругах концепт «комплекса Шлюхи и Мадонны» (уверен, у женщин есть аналог, просто про него не так много говорят).

Вопреки традиционному толкованию этого явления как расщепления, я вижу в нём два аспекта идеализации (просто по разным осям) — «святости» в Мадонне и «сексуальности» в Шлюхе.

И, что характерно, оба варианта приводят к невозможности реализации близости: Мадонна слишком обожествляется, и до неё нельзя дотянуться, а Шлюха — слишком пугает (имхо, там всё же страх, а не отвращение, как бы ни было удобно думать обратное).

Идеализация и сексуализация связаны между собой ещё и через социальный контекст: достаточно сложно найти в примерах массовой культуры образцы предельно сильных положительных чувств, не содержащих в себе сексуального подтекста (та же Дева Мария в этом смысле уделает любой «порнхаб», ИМХО).

Тут мне вспоминается старый анекдот про любовь к Родине, но и в нём связка сильных эмоций и чего-то не относящегося к сексу, скорее высмеивается, нежели приводится в пример. С сексуальностью всё гораздо более однозначно.

Достаточно неплохо (по крайней мере, на мой непритязательный вкус) это описано у Золя в «Проступке аббата Муре», если кому интересно, но можно надёргать примеров и из более актуальных песенок / мемасиков и т.п.

«Если есть сильный хотя бы условно положительный эмоциональный отклик — это любовь (т.е. половое чувство)» — тезис, достаточно прочно засевший в произведениях попкультуры.

Я не могу утверждать, что Фрейд непременно был прав, говоря о комплексах Эдипа и Электры, но это не так важно: прочная ассоциативная часть между сексуальностью и сильными эмоциями, на мой взгляд, безусловно присутствует в социальном контексте, а мы (индивиды) в том или ином количестве её оттуда «впитываем».

Отсюда — немалое количество драм: Боб и Алиса испытывают от контакта друг с другом сильные эмоции и, не проанализировав толком, что там у каждого из них происходит, почему-то атрибутируют это как сексуальное влечение (хотя, возможно, там речь лишь о том, что они достаточно вежливы друг с другом в агрессивном социальном окружении).

Драма возникает в моменте, когда связь случается, а настоящего удовлетворения не происходит. Оно и не должно было произойти, но кого это волнует? Однако это тема для другого поста, вернёмся к идеализации (сложно контролировать повествование, когда толком не выспался).

Сексуализация, будучи неизбежным (на мой взгляд) спутником идеализации (я бы сказал, что она есть даже в случае несовпадения пола объекта и сексуальной ориентации субъекта), одновременно всё усложняет и упрощает.

Упрощает в том смысле, что предоставляет достаточно удобный способ «практической деидеализации»: нет ничего более действенного для разрушения идеализированного образа, чем попытка отыграть взаимодействие с ним (образом) на объекте, служащим экраном для его проекции. Да, это больно (и вообще сильно обламывает), но работает.

Усложняет в контексте того, что её реализация часто бывает осложнена какими-то запретами / внутренними заморочками, и это позволяет субъекту сбежать от реального анализа в бесконечное ожидание по типу «вот если бы да, то тогда — да, а так — и думать нечего».

Получается достаточно деструктивное сочетание: субъект раскручивает сложную систему ожиданий, основанных на предпосылке, которая, с одной стороны, достаточно верна, чтобы пройти систему первичных когнитивных фильтров, принципиально проверяема (что важно) и вообще всячески пригодна к использованию, а, с другой, во многих ситуациях является по тем или иным причинам «технически непроверяемой на практике» для субъекта.

При этом эмоциональный заряд-то никуда не девается, и это заставляет нашего Боба строить сложные мыслительные / чувственные конструкции, которые дают ему ожидание близости с идеализируемым объектом (мы тут эту ситуацию рассматриваем, понятно, что она не единственно возможная, просто речь именно о ней).

Ожидание, которому не суждено сбыться.

Близость и принятие

Близость — сложная штука. Лично я противник вульгарной трактовки психоанализа, утверждающей, что близость — это именно про секс. Однако часто — да.

С другой стороны, это тот случай, когда «сам секс не про секс».

Насколько я могу понять, близость — это что-то связанное с познанием, трансценденцией, исследованием, любопытством и прочими вещами (про моё личное отношение к этому всему я уже писал в другом месте).

Однако на деле я часто вижу, что для многих близость связана с принятием.

Принятие — это один из тех психологизмов, которым лично я затрудняюсь дать внятное определение (да, у меня в целом с этим есть некоторые проблемы, как вы, наверное, заметили).

Для меня принятие — это «валидация, натянутая на более широкий контекст». Если валидация — это некое сообщение о том, что «чувствовать то, что ты чувствуешь — нормально», то принятие — это «разрешение» быть таким, какой ты есть.

Валидация относится к психопродукции (мыслям, чувствам, поведению), а принятие — к характеристикам. Не к тому, «что ты делаешь», а ктому, «какой ты» и «кто ты есть».

В доступном моему восприятию социальном и культурном контексте близость и принятие перемешаны и спутаны примерно так же, как и идеализация с сексуализацией: огромное количество примеров / шаблонов, где они идут вместе, сочетаются достаточно малой распространённостью контрпримеров (при отсутствии каких-либо оснований считать, что одно без другого не может идти в принципе).

Принятие — важная штука. Уже хотя бы потому, что оно позволяет компенсировать тревогу на тему собственной «неправильности» и обеспечить (хотя бы частично) перестройку системы восприятия положительного опыта.

Однако на практике его реализовать / получить достаточно сложно. Представим себе, что Боб комплексует по поводу, скажем, размера своего носа. Не нравится ему свой нос, он считает его откровенно уродливым. Что в этом контексте будет для него достаточной формой принятия?

Если некто (пусть это будет Алиса, не будем отходить от традиции) скажет ему, что его нос — самый замечательный нос в мире, оптимальный воздухозаборник и вообще само совершенство, это может быть приятно (с точки зрения репрезентации собственного внешнего облика), но в этом сообщении будет и элемент отвержения: «я принимаю твой нос, но не принимаю твоё отношение к нему».

Если Алиса скажет ему: «Боб, у тебя отличный нос — эффективный, функциональный и эстетичный, и я знаю, что ты так не считаешь, но я уважаю твоё мнение», это будет уже ближе к принятию, но всё-равно не совсем оно.

Во-первых, эти слова с немалой вероятностью будут восприняты как недостаточно искренние (и, что характерно, они действительно часто таковыми являются: Алиса, скорее всего, либо не считает нос Боба таким уж прекрасным, либо не так уж и принимает его заморочки по этому поводу, считая его чудаком, а то и откровенно завидуя ему).

Если Алиса скажет, что нос Боба — полный отстой, и с таким шнобелем лучше вообще не рождаться, то это будет хорошим актом принятия в контексте заморочек (иногда это действительно важно и формирует очень сильную положительную реакцию в сторону того, кто разделил с травматиком его деструктивные заморочки), однако — одновременно — отвержением по аспекту внешности.

Как же Алисе принять такого травматичного Боба? У меня нет универсального ответа. Лучшее из доступного мне — динамическое переключение контекстов.

Объясню на знакомом большинству читателей примере из школьной программы (уверен, есть и лучшие иллюстрации, не фанат Толстого, но ничего в голову не приходит): в «Войне и мире» был персонаж, кажется, княжна Марья. Девушка, мягко говоря, не просто не слишком красивая, но и даже не «миловидная» (или что-то в этом роде).

Однако Толстой неплохо описывает переключение восприятия кого-то из других героев (не помню за давностью лет): когда он смог посмотреть на неё в динамике и увидел гармонию в казавшихся до этого ему совершенно непривлекательных чертах.

Там, кажется, было какое-то сравнение с неким осветительным прибором, рисунок на абажуре которого проявляется в полной мере и красоте только после того, как источник внутри начинает испускать свет (блин, я точно не Толстой, там это более убедительно было описано, но цитату не найду).

Ну, да ладно, оставим школьную программу в покое, нормальной отсылки не получилось.

Я вот о чём: иногда действительно достаточно изменить контекст восприятия объекта (носа Боба, черт характера Алисы или стоимости бутылки газировки), чтобы поменялось само впечатление о нём (когнитивная реконцептуализация, всё по канонам КПТ-шников).

И именно способность подобрать такие контексты, в которых нос Боба будет и уродливым, и вполне «нормальным» (а то и «хорошим») может дать нашей гипотетической Алисе возможность Боба принять (если ей это зачем-то надо).

Не утверждаю, что это единственный способ, но он точно самый эффективный из известных лично мне.

Идеализация как помеха близости

Так вот, вернёмся к идеализации. Пока субъект кого-то идеализирует, он его / её «не видит» и «не принимает».

Достаточно тривиальный тезис, но его легко писать / читать вне контекста ситуации. На практике травматики зачастую имеют одно из двух (или оба сразу) опасных (в контексте будущих всплесков эмоциональной боли) заблуждений относительно идеализации и близости.

Первое можно сформулировать так: «я идеализирую, значит я сближаюсь». Противоречие, которое, на мой взгляд, содержится в этом тезисе, заключается в том, что «идеализация» не позволяет действительно познать «негативные», «отрицательные» стороны объекта.

Т.е. на уровне фактологии Алиса может осознавать, что Боб — наркоман, но «это другое». Его зависимость будет «не тем, что вы думаете», причём (и в этом вся боль!) это «вы» и к Бобу тоже вполне себе может относиться.

Боб может сам считать свою склонность к злоупотреблению всем подряд «недостатком» и «проблемой», но в глазах идеализирующей его Алисы это будет чем-то другим, и Боб там понимания не найдёт.

Второе — «меня идеализируют, значит со мной сближаются». Если весь жизненный опыт Боба состоит из списка реальных или мнимых отвержений, то в его картине мира это даже логично: кто ещё может его принять, кроме человека, который его идеализирует, упорно не видя его отрицательных черт (точнее, видя, но атрибутируя их на счёт совершенно других объектов: «это не нос у Боба кривой, а стандарты красоты неправильные»).

Проблема только в том, что это не сближение (и даже не принятие). Точнее, это сближение, сближение очень важное и интимное, только Боб тут ни при чём: в этом примере Алиса пытается сблизиться с… собой.

Тихо сам с собою

На мой взгляд, динамику этих процессов лучше всего описывать через экстернализацию: самого себя принять (или хотя бы идеализировать) бывает сложно, гораздо проще провернуть следующую схему:

1. Находим объект, который достаточно прочно ассоциируется с какими-то нашими чертами, которые можно было бы назвать основой самоидентификации (если бы она была, лол), но которые в то же самое время достаточно скрыты от осознания, чтобы не палиться явно (иначе магия не сработает);

2. Идеализируем объект по рандомным (желательно списочно не совпадающим с включёнными в п.1) критериям;

3. Надеемся, что «автоматика отработает корректно» и со временем, «принимая» (на самом деле нет) Другого, мы научимся принимать себя (ключевые «референсные точки» ведь совпадают).

Имеет ли эта схема право на существование? Да, безусловно. Как минимум, некоторым людям она позволяет пережить творящийся внутри / снаружи ужас просто «здесь-и-сейчас».

Может ли она сработать? Наверное. Лично мне кажется, что только в том случае, если человек её осознает и достаточно детально и честно «увидит» все эти (и другие смежные и характерные лично для его психики) процессы, но у меня слишком мало данных, чтобы утверждать, что в наивном виде она сработать не может никогда.

Идеализация как запрос на принятие

Есть ещё один момент, который мне кажется интересным: идеализируя кого-то, мы, возможно, передаём ему некое сообщение о том, какая форма взаимодействия для нас желательна.

Эта мысль может показаться несколько менее бредовой, если рассматривать её в контексте и совместно с сексуализацией.

Понятно, что есть немалое количество примеров безответного влечения, но в целом это не самая плохая манипуляция: чувствуя влечение к Другому, мы неплохо так повышаем шансы (без гарантий, естественно) на то, что он ответит тем же.

А если у нас действительно возникает влечение к Другому, то быть искренним в этом запросе гораздо проще, да и сам запрос воспринимается (тут, конечно, речь о повышении вероятности, не более) как более привлекательный.

Демонстрируя определённое отношение к Другому, мы одновременно сигнализируем ему о том, какой формат взаимодействия нам требуется, мягко но настойчиво загоняя его в сеттинг, в котором шансы получить нужное отношение к себе возрастают.

Идеализация как форма деструкции и аутодеструкции

Идеализация — хорошая (с точки зрения возможности разрушать, оставаясь незамеченным и не сильно рискуя получить ответную негативную реакцию) форма разрушения и саморазрушения.

Если травматик явным образом инвалидирует контрагента, он рискует получить схожее отношение в ответ. Если же речь идёт об идеализации, вся мощь давления социума и интроецированных установок на его стороне.

«Боб, у тебя прекрасный нос,» — говорит Алиса, и если чувствительный Боб начнёт возмущаться тем, что его богатый внутренний мир, в котором это не так, не принимают, он вряд ли найдёт поддержку.

Напротив, ему (весьма вероятно) будут доказывать, что это он неадекватен, и это он отвергает, не принимает и инвалидирует.

Но если бы всё ограничивалось этим, если бы это было простой манипуляцией, всё было бы не так красиво. К счастью (с точки зрения моего субъективного эстетического восприятия, разумеется), всё несколько интереснее.

Идеализируя Другого, травматики ещё и разрушают себя. Начиная с мыслей гипотетической Алисы о том, что «Боб крут, а я — нет» и заканчивая более тонкими механизмами: сам акт выноса желаемых черт в другой объект (экстернализация) уже является сообщением самому себе: «У тебя этого нет!».

Хорошее сочетание: с одной стороны, явно видно самоуничижение (которое можно рассматривать как эффективное средство самовозвеличивания), с другой, это самоуничижение тотально и абсолютно, но лишь в пределах заданной окрестности (ведь, как правило, эта фантазия содержит в себе возможность соединения с Другим и присвоения его качеств).

Это крайне важная, на мой взгляд, фигня: она позволяет реализовать две, казалось бы, противоположные тенденции — прожить отчаяние и абсолютную безнадёжность, сохранив при этом надежду и какую-то мотивацию к продолжению существования.

Именно поэтому я никогда не рискну говорить о том, что «идеализации — это плохо». Это «то, что должно превозмочь»™, но ни в коем случае не «то, чего не должно быть».

А что там с сексуализацией?

Несмотря на то, что, на мой взгляд, описанные здесь процессы носят сугубо интрапсихический характер, и к Другому не имеют никакого отношения, сама природа сексуализации противоречит этому пониманию, поэтому о ней нужно сказать ещё несколько слов — просто для уточнения.

Во-первых, сексуализация в нашем культурном контексте предоставляет неплохое объяснению самому факту наличия всех этих переживаний.

Если «среднестатистический Боб-травматик» будет думать об Алисе как о средстве познания себя, не факт, что его психика такое понимание примет.

Однако, если сильные чувства возникнут (при совпадении «триггерных тараканов»), то Бобу придётся как-то их классифицировать / концептуализировать (если бы он был способен «позволить им просто быть», это бы означало, что описываемый этап с проблемами принятия себя уже пройден).

«Алиса привлекает меня в качестве сексуального партнёра» — достаточно «простая», «эффективная» и «заземлённая» концептуализация, вполне удовлетворяющая запросы Боба на объяснение происходящих в нём процессов.

Во-вторых, сексуализация может эффективно скрывать описанные выше процессы от самого переживающего субъекта (точнее, от субъектов, я не верю в монолитную психику), позволяя им, процессам, происходить (иначе они будут быстро и беспощадно выпилены внутренней самоцензурой и / или обесценены).

В-третьих, она мобилизует немалое количество дополнительных сил и позволяет честно отдаться процессу с полным погружением, не тратя силы на сомнения вида «а достойна ли цель признать себя достойным того, чтобы посчитать её достойной траты некоторой части ресурсов?».

В чём же тогда проблема? На мой взгляд, лишь в том, что иногда она (сексуализация) скрывает всё слишком эффективно, препятствуя анализу (не «психо-», а в общем смысле) и заставляя человека срываться в бесконечные циклы отыгрываний.

Неотрефлексированный опыт в полной мере опытом не является.

Выводов не будет

Вроде как, предполагается (я на тренинг по написанию текстов ходил некоторое время назад, мне там так сказали), что в конце поста должен быть раздел с выводами.

Проблема только в том, что любые попытки дать в связи с изложенными здесь предположениями практические рекомендации разбиваются о две непреодолимые (в рамках этого формата) проблемы: отсутствие надёжных данных, доказывающих (или хотя бы свидетельствующих в их пользу) основные тезисы, представленные в данном тесте, и высокая индивидуальная вариативность человеческой психики.

Даже если предположить, что для некоторого количества читателей представленные тут модели окажутся «достаточно точными», они имеют слишком общих характер, чтобы на их основе пытаться выстраивать что-то более конкретное, чем «старайтесь (по возможности) анализировать, а не отыгрывать» (причём с акцентом на это самое «по возможности»), но это, я думаю, и без меня все знают.